Альберт Санчес Пиньоль - Золотые века [Рассказы]
Она разгуливала по улице без шляпы, и кудри облаком летели за ней, вызывая недоумение прохожих, которые спрашивали себя, что же видят их глаза: самую неухоженную шевелюру Европы или самую изысканную прическу Америки. Высокий ворот закрывал ее шею, а маленькие пуговки спускались до самого пупка, словно череда муравьишек. Она родилась под другими небесами, это выдавала кожа, являвшаяся удачным результатом смешения различных рас. Когда Альфред любезно уступил ей газету, незнакомка даже не поблагодарила его. Она погрузилась в чтение прямо посередине улицы и тотчас забыла о нем.
Альфред неожиданно для себя стал подглядывать через плечо женщины, как это делают люди в трамвае, и читать свою же собственную газету. Ему удалось разглядеть заголовок „Напряженные бои в Мансанильо и Камагуэе“, и тут его нос коснулся уха кубинки. Она принялась непечатно ругаться. Поводом для возмущения явился не его нос, а мировая несправедливость. Чтобы хоть как-то заявить о себе, Альфред сказал:
— Не беспокойтесь, можете не отдавать мне газету.
Женщина бросила на него взгляд широко открытых глаз, словно до сих пор не видела, и внимательно оглядела с головы до ног. Потом она произнесла:
— Черт тебя дери, вот это мужик так мужик!
Он никак не ожидал такой необузданной откровенности и задал ей первый пришедший ему в голову вопрос, чтобы сменить тему разговора. Она сказала:
— Я проститутка, а женщинам моей профессии трудно найти друзей. А вы? Чем вы занимаетесь?
В ее голосе не было и намека на страх или раскаяние. Его собеседница была проституткой, но с тем же успехом могла быть ведьмой, королевой или торговкой каштанами. Они еще немного поговорили, и Альфред заметил, что слова были лишь завесой, скрывавшей истинный смысл их разговора.
Его бросило в дрожь. Он был достаточно умен, и ему было ясно: сегодняшний день из тех, которые достойны того, чтобы вспомнить о них на смертном одре. И все из-за встречи с ней. Альфред замолчал, посмотрел на нее и понял: любовь — это не то, что открывается нам в других людях, а то, что мы находим в самих себе. В результате трех лет совместной жизни он убедился: Марта была хорошей женщиной, но ему хватило всего лишь трех минут, чтобы почувствовать: перед ним его женщина. Марта превращала жизнь в уютный дом, кубинка давала ему настоящую жизнь.
Он привел новую знакомую домой, и они упали на супружеское ложе. После страстных поцелуев Альфред раздел ее, но тут услышал, как ключ поворачивается в замочной скважине. Этот простой и обыденный звук мог уничтожить весь его мир. Он посмотрел на кубинку, как мышонок, загипнотизированный змеей.
В мгновение ока в его голове возникли сомнения и малодушные мысли: неужели он на самом деле был готов разрушить свою семью, испортить свою репутацию, рискнуть своим будущим ради этой женщины — кубинской проститутки, даже имени которой он не знал? А если это была истинная любовь, если речь шла о столь возвышенном чувстве, то почему тогда оно шло бок о бок со страхом?
Он успел только прошептать:
— Спрячься там.
Кубинка забралась в шкаф. Альфреду едва хватило времени, чтобы разгладить одеяло и поправить растрепавшиеся волосы, проделав обе операции одной рукой, и тут Марта появилась в комнате.
Никогда еще на свете не существовало двух человек, которые бы смотрели на сложившуюся ситуацию со столь различных точек зрения. Альфреду казалось, что его вина совершенно очевидна: все улики были налицо. Марта же считала виновником всех бед владельца магазина: цены уличали его. Она принесла несколько пакетов новой одежды и говорила без остановки, с возмущением потрясая счетами. Альфред спросил:
— Разве ты не собиралась сегодня поехать с матерью на кладбище? — Но она даже не удостоила его ответом, так велика в эти минуты была ее ненависть к текстильной промышленности: каталонской, итальянской, мировой, вселенской.
— Дорогой, хочешь знать, сколько сейчас стоит пара жалких чулок?
В любой момент она могла открыть шкаф, чтобы сложить туда обновки. Но, нет, пока дело откладывается. У него появляется надежда: благодаря какому-то чуду Марта оставляет пакеты в углу, словно у нее возникло неотложное дело.
Однако на самом пороге комнаты она неожиданно оборачивается, возвращается и дотрагивается до ручки шкафа. Альфред хочет предотвратить трагедию, но он не знает, что сказать, и молчит. Тяжелая дверь шкафа открывается. Она так велика, что Марта исчезает за ней, словно за ширмой. Альфред зажмуривается.
Никакого визга не слышно, только петли скрипнули. Потом пасть чудовища вновь закрывается, и раздается голос Марты, которая произносит: — Милый, тебе плохо? Ты сильно побледнел.
Жена уходит в столовую. Альфред заглядывает внутрь шкафа и раздвигает рукой платья, висящие на плечиках. Кроме одежды, в шкафу ничего нет.
■
Еще до того как шкаф проглотил кубинку, приключилась непонятная история с котенком.
Цветоносная неделя перед Пасхой, воскресное утро. Марта уже ушла в церковь, вся семья ждала его для освящения пальмовой ветви, а он замешкался, выбирая подходящий галстук среди висевших в шкафу. Пока он их рассматривал, какое-то пушистое существо принялось тереться о его ноги. Он опустил глаза и увидел котенка с тигриными полосками на спине — таких много бегает по улицам. У него была только одна особенность: самый кончик хвоста — белый. Альфред не мог понять, каким образом эта зверушка выскочила из шкафа, но у него не было времени на разгадку домашних тайн. К тому же он никогда не любил животных и не хотел, чтобы Марта взяла котенка в дом. Он взял пушистый комочек обеими руками и вышел на улицу, стараясь держать животное как можно дальше от себя. Потом Альфред оставил его за углом и благополучно забыл о нем.
Но однажды, уже после того как шкаф проглотил кубинку, из случайного разговора Альфред узнал о странном происшествии.
Теща пришла к ним в гости на обед. После десерта женщины завели бесконечный разговор о тесьме и прошивках, лентах и косых бейках — в общем, о высоких материях, обрекающих мужчин на молчание со времен Адама. Альфред, которого клонило в сон после сытного обеда, устроился в плетеной качалке на террасе и мирно дремал, но вдруг до самых глубин его подсознания донеслись женские голоса. Теща старалась убедить Марту не заводить домашних животных: „Послушайся моего совета, детка, а то с тобой может случиться такая же беда. Я безумно любила этого котенка, а он в один прекрасный день куда-то испарился. Потом всегда так жалко бывает…“
На террасе было очень хорошо: не жарко и не холодно; легкий ветерок играл листьями смоковницы, кругом царили покой и порядок. И тут без всякой видимой причины Альфред задал вопрос:
— А каким был ваш котенок?
Он смотрел на тещу сонными глазами с таким выражением, словно весь мир вокруг состоит из врагов. Со своей стороны, женщины пронзили его взглядами четырех глаз, словно он не просто вмешался в их разговор, а помешал заговору.
— О, он был прехорошенький, — наконец ответила теща. Она отхлебнула глоток травяного чая и добавила: — Кончик хвоста у него был совсем белым.
Альфред вздрогнул в своей качалке. Вне всякого сомнения, ему довелось увидеть именно этого котенка, хотя было совершенно непонятно, каким образом тот очутился у его ног. Он заметил:
— Может быть, котенок еще вернется.
— Нет, что ты, милый, такого быть не может, — рассмеялась теща, — он не вернется. Слишком много времени прошло.
— Сколько? — спросил он, зевая.
— Да лет тридцать пять будет, — закрыла тему гостья. И тут же добавила свойственным ей сдержанным ехидным тоном: — Иногда можно так заблудиться, что дороги обратно во веки веков не найдешь.
В ту ночь Альфреду не удалось сомкнуть глаз. Как ни крути, а единственным возможным объяснением истории с котенком было самое невероятное: тогда, тридцать пять лет назад, теща зазевалась, и зверек запрыгнул в шкаф, чтобы выскочить оттуда в то воскресенье перед Пасхой. Шкаф заглатывал живые существа, а потом изрыгал их, когда ему было угодно. И вопрос заключался не в том, как это происходит и почему, а совсем в другом.
Она вернется. Когда-нибудь его кубинка вернется назад.
■
Когда в жизни человека случается нечто непредвиденное, он может счесть это событие дурным сном. Но что предпринимает трезвомыслящий мужчина перед лицом такого совершенно из ряда вон выходящего факта? Ничего. И в самом деле, наверное, самый лучший выход для бедняги, которого шкаф лишил любовницы, состоит в том, чтобы не предпринимать ничего. Он может помочь жертве? Нет. Есть ли его вина в ее исчезновении? Нет. Будет ли какой-нибудь толк от того, что он расскажет об этом необъяснимом, с рациональной точки зрения, событии людям здравомыслящим? Нет. Если его сограждане не верили в такие замечательные вещи, как безумная страсть, то что бы они подумали, если бы он завел разговор о шкафах-каннибалах?
